В глубине земли, под толщей бетона и стали, укрылись последние из нас. Десять тысяч душ — не больше. Мы занимаем сто сорок четыре яруса, уходящих вниз, в каменные недра. Здесь наш дом, наша тюрьма, наша единственная реальность.
Нам говорят, что там, наверху, ничего не осталось. Воздух — яд. Земля — пепел. Небо — пелена ядовитой пыли. Выход равносилен смерти. Мы верим в это. Мы должны верить.
Наши окна в тот мир — огромные панели, холодным светом льющие в залы картинку снаружи. Серость. Бесконечная, мёртвая серость. Ни движения, ни признака жизни. Только статичный, унылый пейзаж, день за днём, год за годом.
Эта картина учит нас покорности. Она — основа всех наших законов. Главный закон прост и нерушим: никогда не пытаться открыть двери. Никогда не задавать вопросов о том, что по ту сторону. Мы живём по распорядку, работаем, едим, спим в своих камерах-комнатах. Мы не ропщем. Ропот — это первый шаг к сомнению. А сомнение может убить.
Так живём мы, последнее человечество, в своём стальном коконе. Глядя в экраны, показывающие вечную гибель, и стараясь не думать, что, возможно, смотрим в самое большое в истории зеркало.
